Неточные совпадения
Подумавши, оставили
Меня бурмистром: правлю я
Делами и теперь.
А
перед старым барином
Бурмистром Климку на́звали,
Пускай его! По барину
Бурмистр!
перед Последышем
Последний человек!
У Клима совесть глиняна,
А бородища Минина,
Посмотришь, так подумаешь,
Что не найти крестьянина
Степенней и трезвей.
Наследники построили
Кафтан ему: одел его —
И сделался Клим Яковлич
Из Климки бесшабашного
Бурмистр первейший сорт.
Этого мало: в первый же праздничный
день он собрал генеральную сходку глуповцев и
перед нею формальным образом подтвердил свои взгляды на администрацию.
Понятно, как должен был огорчиться бригадир, сведавши об таких похвальных словах. Но так как это было время либеральное и в публике ходили толки о пользе выборного начала, то распорядиться своею единоличною властию старик поопасился. Собравши излюбленных глуповцев, он вкратце изложил
перед ними
дело и потребовал немедленного наказания ослушников.
Оттого ли, что
дело было
перед праздником, или оттого, что всех томило какое-то смутное предчувствие, но люди двигались словно сонные.
— Куда ты
девал нашего батюшку? — завопило разозленное до неистовства сонмище, когда помощник градоначальника предстал
перед ним.
Как взглянули головотяпы на князя, так и обмерли. Сидит, это,
перед ними князь да умной-преумной; в ружьецо попаливает да сабелькой помахивает. Что ни выпалит из ружьеца, то сердце насквозь прострелит, что ни махнет сабелькой, то голова с плеч долой. А вор-новотор, сделавши такое пакостное
дело, стоит брюхо поглаживает да в бороду усмехается.
В речи, сказанной по этому поводу, он довольно подробно развил
перед обывателями вопрос о подспорьях вообще и о горчице, как о подспорье, в особенности; но оттого ли, что в словах его было более личной веры в правоту защищаемого
дела, нежели действительной убедительности, или оттого, что он, по обычаю своему, не говорил, а кричал, — как бы то ни было, результат его убеждений был таков, что глуповцы испугались и опять всем обществом пали на колени.
День скачек был очень занятой
день для Алексея Александровича; но, с утра еще сделав себе расписанье
дня, он решил, что тотчас после раннего обеда он поедет на дачу к жене и оттуда на скачки, на которых будет весь Двор и на которых ему надо быть. К жене же он заедет потому, что он решил себе бывать у нее в неделю раз для приличия. Кроме того, в этот
день ему нужно было
передать жене к пятнадцатому числу, по заведенному порядку, на расход деньги.
Весь длинный трудовой
день не оставил в них другого следа, кроме веселости.
Перед утреннею зарей всё затихло. Слышались только ночные звуки неумолкаемых в болоте лягушек и лошадей, фыркавших по лугу в поднявшемся пред утром тумане. Очнувшись, Левин встал с копны и, оглядев звезды, понял, что прошла ночь.
Жених, о котором было всё уже вперед известно, приехал, увидал невесту, и его увидали; сваха тетка узнала и
передала взаимно произведенное впечатление; впечатление было хорошее; потом в назначенный
день было сделано родителям и принято ожидаемое предложение.
Дома Кузьма
передал Левину, что Катерина Александровна здоровы, что недавно только уехали от них сестрицы, и подал два письма. Левин тут же, в передней, чтобы потом не развлекаться, прочел их. Одно было от Соколова, приказчика. Соколов писал, что пшеницу нельзя продать, дают только пять с половиной рублей, а денег больше взять неоткудова. Другое письмо было от сестры. Она упрекала его за то, что
дело ее всё еще не было сделано.
Весь
день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два часа, Анна провела в сомнениях о том, всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще раз увидать его. Она ждала его целый
день и вечером, уходя в свою комнату, приказав
передать ему, что у нее голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если же нет, то, значит, всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»
Он послал седло без ответа и с сознанием, что он сделал что то стыдное, на другой же
день,
передав всё опостылевшее хозяйство приказчику, уехал в дальний уезд к приятелю своему Свияжскому, около которого были прекрасные дупелиные болота и который недавно писал ему, прося исполнить давнишнее намерение побывать у него.
Он только
передал нужные для Алексея Александровича деньги и дал краткий отчет о состоянии
дел, которые были не совсем хороши, так как случилось, что нынешний год вследствие частых выездов было прожито больше, и был дефицит.
Нет, уж извини, но я считаю аристократом себя и людей подобных мне, которые в прошедшем могут указать на три-четыре честные поколения семей, находившихся на высшей степени образования (дарованье и ум — это другое
дело), и которые никогда ни
перед кем не подличали, никогда ни в ком не нуждались, как жили мой отец, мой дед.
Простившись с дамами и обещав пробыть завтра еще целый
день, с тем чтобы вместе ехать верхом осматривать интересный провал в казенном лесу, Левин
перед сном зашел в кабинет хозяина, чтобы взять книги о рабочем вопросе, которые Свияжский предложил ему.
Брат же, на другой
день приехав утром к Вронскому, сам спросил его о ней, и Алексей Вронский прямо сказал ему, что он смотрит на свою связь с Карениной как на брак; что он надеется устроить развод и тогда женится на ней, а до тех пор считает ее такою же своею женой, как и всякую другую жену, и просит его так
передать матери и своей жене.
Утро было свежее, но прекрасное. Золотые облака громоздились на горах, как новый ряд воздушных гор;
перед воротами расстилалась широкая площадь; за нею базар кипел народом, потому что было воскресенье; босые мальчики-осетины, неся за плечами котомки с сотовым медом, вертелись вокруг меня; я их прогнал: мне было не до них, я начинал
разделять беспокойство доброго штабс-капитана.
И труды, и старания, и бессонные ночи вознаграждались ему изобильно, если
дело наконец начинало
перед ним объясняться, сокровенные причины обнаруживаться, и он чувствовал, что может
передать его все в немногих словах, отчетливо и ясно, так что всякому будет очевидно и понятно.
Потом в ту же минуту приступил к
делу:
перед шкатулкой потер руки с таким же удовольствием, как потирает их выехавший на следствие неподкупный земский суд, подходящий к закуске, и тот же час вынул из нее бумаги.
И в канцелярии не успели оглянуться, как устроилось
дело так, что Чичиков переехал к нему в дом, сделался нужным и необходимым человеком, закупал и муку и сахар, с дочерью обращался, как с невестой, повытчика звал папенькой и целовал его в руку; все положили в палате, что в конце февраля
перед Великим постом будет свадьба.
Но поручик уже почувствовал бранный задор, все пошло кругом в голове его;
перед ним носится Суворов, он лезет на великое
дело.
«Полегче! легче!» — слышится голос, телега спускается с кручи: внизу плотина широкая и широкий ясный пруд, сияющий, как медное
дно,
перед солнцем; деревня, избы рассыпались на косогоре; как звезда, блестит в стороне крест сельской церкви; болтовня мужиков и невыносимый аппетит в желудке…
Перед ним стояла не одна губернаторша: она держала под руку молоденькую шестнадцатилетнюю девушку, свеженькую блондинку с тоненькими и стройными чертами лица, с остреньким подбородком, с очаровательно круглившимся овалом лица, какое художник взял бы в образец для Мадонны и какое только редким случаем попадается на Руси, где любит все оказаться в широком размере, всё что ни есть: и горы и леса и степи, и лица и губы и ноги; ту самую блондинку, которую он встретил на дороге, ехавши от Ноздрева, когда, по глупости кучеров или лошадей, их экипажи так странно столкнулись, перепутавшись упряжью, и дядя Митяй с дядею Миняем взялись распутывать
дело.
Никак не мог он понять, что бы значило, что ни один из городских чиновников не приехал к нему хоть бы раз наведаться о здоровье, тогда как еще недавно то и
дело стояли
перед гостиницей дрожки — то почтмейстерские, то прокурорские, то председательские.
Черные фраки мелькали и носились врознь и кучами там и там, как носятся мухи на белом сияющем рафинаде в пору жаркого июльского лета, когда старая ключница рубит и
делит его на сверкающие обломки
перед открытым окном; дети все глядят, собравшись вокруг, следя любопытно за движениями жестких рук ее, подымающих молот, а воздушные эскадроны мух, поднятые легким воздухом, влетают смело, как полные хозяева, и, пользуясь подслеповатостию старухи и солнцем, беспокоящим глаза ее, обсыпают лакомые куски где вразбитную, где густыми кучами.
В военное время человек этот наделал бы чудес: его бы послать куда-нибудь пробраться сквозь непроходимые, опасные места, украсть
перед носом у самого неприятеля пушку, — это его бы
дело.
Певец Пиров и грусти томной,
Когда б еще ты был со мной,
Я стал бы просьбою нескромной
Тебя тревожить, милый мой:
Чтоб на волшебные напевы
Переложил ты страстной
девыИноплеменные слова.
Где ты? приди: свои права
Передаю тебе с поклоном…
Но посреди печальных скал,
Отвыкнув сердцем от похвал,
Один, под финским небосклоном,
Он бродит, и душа его
Не слышит горя моего.
Прямым Онегин Чильд Гарольдом
Вдался в задумчивую лень:
Со сна садится в ванну со льдом,
И после, дома целый
день,
Один, в расчеты погруженный,
Тупым кием вооруженный,
Он на бильярде в два шара
Играет с самого утра.
Настанет вечер деревенский:
Бильярд оставлен, кий забыт,
Перед камином стол накрыт,
Евгений ждет: вот едет Ленский
На тройке чалых лошадей;
Давай обедать поскорей!
Встает заря во мгле холодной;
На нивах шум работ умолк;
С своей волчихою голодной
Выходит на дорогу волк;
Его почуя, конь дорожный
Храпит — и путник осторожный
Несется в гору во весь дух;
На утренней заре пастух
Не гонит уж коров из хлева,
И в час полуденный в кружок
Их не зовет его рожок;
В избушке распевая,
деваПрядет, и, зимних друг ночей,
Трещит лучинка
перед ней.
Все это как теперь
перед моими глазами, и еще слышится мне кадриль из «
Девы Дуная», под звуки которой все это происходило.
Хотя по приготовлениям, которые за несколько
дней заметны были, мы уже ожидали чего-то необыкновенного, однако новость эта поразила нас ужасно. Володя покраснел и дрожащим голосом
передал поручение матушки.
Потом уже оказалось, что весь Переяславский курень, расположившийся
перед боковыми городскими воротами, был пьян мертвецки; стало быть, дивиться нечего, что половина была перебита, а другая перевязана прежде, чем все могли узнать, в чем
дело.
Но мы сидели без
дела, маячились попусту
перед городом.
— Хоть оно и не в законе, чтобы сказать какое возражение, когда говорит кошевой
перед лицом всего войска, да
дело не так было, так нужно сказать.
Перед нами
дела великого поту, великой козацкой доблести!
В полтора
дня поход был сделан, и запорожцы показались
перед городом.
Теперь мы отойдем от них, зная, что им нужно быть вместе одним. Много на свете слов на разных языках и разных наречиях, но всеми ими, даже и отдаленно, не
передашь того, что сказали они в
день этот друг другу.
Вчера вечером, при матери и сестре, и в его присутствии, я восстановил истину, доказав, что
передал деньги Катерине Ивановне на похороны, а не Софье Семеновне, и что с Софьей Семеновной третьего
дня я еще и знаком даже не был и даже в лицо еще ее не видал.
Но никто не
разделял его счастия; молчаливый товарищ его смотрел на все эти взрывы даже враждебно и с недоверчивостью. Был тут и еще один человек, с виду похожий как бы на отставного чиновника. Он сидел особо,
перед своею посудинкой, изредка отпивая и посматривая кругом. Он был тоже как будто в некотором волнении.
Это была высокая, неуклюжая, робкая и смиренная девка, чуть не идиотка, тридцати пяти лет, бывшая в полном рабстве у сестры своей, работавшая на нее
день и ночь, трепетавшая
перед ней и терпевшая от нее даже побои.
— А копить нельзя? На черный
день откладывать? — спросил он, вдруг останавливаясь
перед ней.
Соня поспешила тотчас же
передать ей извинение Петра Петровича, стараясь говорить вслух, чтобы все могли слышать, и употребляя самые отборно почтительные выражения, нарочно даже подсочиненные от лица Петра Петровича и разукрашенные ею. Она прибавила, что Петр Петрович велел особенно
передать, что он, как только ему будет возможно, немедленно прибудет, чтобы поговорить о
делах наедине и условиться о том, что можно сделать и предпринять в дальнейшем, и проч. и проч.
— Они самые и есть-с, Вахрушин, Афанасий Иванович, и по просьбе вашей мамаши, которая через них таким же манером вам уже пересылала однажды, они и на сей раз не отказали-с и Семена Семеновича на сих
днях уведомили из своих мест, чтобы вам тридцать пять рублев передать-с, во ожидании лучшего-с.
Она так на него и накинулась, посадила его за стол подле себя по левую руку (по правую села Амалия Ивановна) и, несмотря на беспрерывную суету и хлопоты о том, чтобы правильно разносилось кушанье и всем доставалось, несмотря на мучительный кашель, который поминутно прерывал и душил ее и, кажется, особенно укоренился в эти последние два
дня, беспрерывно обращалась к Раскольникову и полушепотом спешила излить
перед ним все накопившиеся в ней чувства и все справедливое негодование свое на неудавшиеся поминки; причем негодование сменялось часто самым веселым, самым неудержимым смехом над собравшимися гостями, но преимущественно над самою хозяйкой.
И хотя с хозяйкой у ней наибеспрерывнейшие раздоры, но хоть
перед кем-нибудь погордиться захотелось и сообщить о счастливых минувших
днях.
Третьего
дня я еще и не знал, что он здесь стоит в нумерах, у вас, Андрей Семенович, и что, стало быть, в тот же самый
день, как мы поссорились, то есть третьего же
дня, он был свидетелем того, как я
передал, в качестве приятеля покойного господина Мармеладова, супруге его Катерине Ивановне несколько денег на похороны.
— Это мне удивительно, — начал он после некоторого раздумья и
передавая письмо матери, но не обращаясь ни к кому в частности, — ведь он по
делам ходит, адвокат, и разговор даже у него такой… с замашкой, — а ведь как безграмотно пишет.
— Ну, так я вас особенно попрошу остаться здесь, с нами, и не оставлять меня наедине с этой… девицей.
Дело пустяшное, а выведут бог знает что. Я не хочу, чтобы Раскольников там
передал… Понимаете, про что я говорю?
Он сам это все
передавал слово в слово Софье Семеновне, которая одна и знает секрет, но в убийстве не участвовала ни словом, ни
делом, а, напротив, ужаснулась так же, как и вы теперь.